"Вы были дети и герои, вы всё могли."

[tjorn]

Нешироко известная строчка широко известного стихотворения Цветаевой тут вот к чему: история написания этого стихотворения, ставшего мадригалом поэтессы портрету Александра Алексеевича Тучкова , известна разве что чуть менее, чем укороченный, романсовый, вариант стиха.
Так вот, я тут, можно сказать, ощущаю себя "в диспозиции" Цветаевой.:-)


Читаю книгу Сергея Александровича Щербатова "Художник в ушедшей России". Читаю медленно, потому, что, во-первых, чтение требует сосредоточенности на полузабытых (или вообще едва-едва известных) фактах, во-вторых (которое, на самом деле - во-первых)... это ТАК КРАСИВО...
Через почти непривычно богатый, насыщенный нюансами, полутонами, выразительными чёрточками, яркими оборотами, элегантный, не побоюсь такого слова, изысканный, и при этом - совершенно естественный и органичный слог, как сквозь мазки талантливо и с душой написанного портрета, проступает ЧЕЛОВЕК. Проступает ум, вкус, чувство прекрасного, и сила, и достоинство... достоинство, благородность такой несомненности и такой естественности, какую я "здесь и сейчас" почти не вижу. Не в обиду всем мои дорогим друзьям и единочаятелям. Ребята, мы все - славные йомены, и нам тоже есть что спросить и что ответить. Но... но это - другая весовая категория. Совсем другая. Это - аристократ в самом полном и великолепном смысле слова. Человек, которого, при всей сложности его собственного отношения к своему титулу, язык сам так и норовит назвать  именно КНЯЗЬ Щербатов.
Это, как ни пошло прозвучит, та самая Россия, которую мы, таки, потеряли... и если не найдём вновь, хоть как-то, хоть мелкими осколками - потеряемся уже все. И совсем. Не сегодня, и даже не завтра, но - потеряемся.
Впрочем, не хочу я о печальном.
Слишком прекрасно. Слишком ... мило сердцу, уму, душе. Буду просто наслаждаться, чего и вам всем желаю.
tec_tecky- ещё раз ОГРОМНОЕ СПАСИБО!

Не удержусь от пары цитат про "моду" в искусстве и про механизм "делания популярности" (который не отменяет талант художника, но может сослужить ему дурную службу). Ибо - прекрасно!:-)
- Сергей Иванович - воскликнул я раз (Щукин был самолюбив и не любил критики купленных им вещей). - Ну, зачем вы купили эту, простите, плохую вещь Матисса, да еще за такую цену: 45.000 франков!

Панно модного в то время уже Матисса было действительно невыносимое по наглости, несмотря на несомненный талант этого неровного художника с его озорством, но часто с благородным чувством подлинного живописца.
- А вы знаете, - как-то неожиданно искренно признался мне Щукин. - Я наедине и сам ненавижу эту картину, неделями борюсь с ней, ругаю себя, чуть не плачу, что купил ее, но только за последнее время чувствую, что она начинает меня одолевать!

Такое единоборство с явно навязанной ловким торговцем-рекламистом вещью, всю "сокровенную прелесть" которой бедный Щукин считал недоступной для него самого, но которая так высоко котировалась, показалось мне столь же трогательным и смешным, сколь и весьма показательным. Думается, со многими холстами Пикассо он переживал то же самое, платя дорого и страдая сам в глубине души, заставляя себя ими восхищаться и вызывать восхищение у "отсталых" москвичей.

и просто "убойное"
По воскресениям я иногда тоже ходил к Щукину, интересуясь уже не столько картинами, сколько контактом с молодым художественным миром Москвы. В галерее с утра толпились ученики Школы Живописи и Ваяния, критики, журналисты, любители и молодые художники. Тут Сергей Иванович выступал уже не в качестве хозяина, а в качестве лектора и наставника, поясняющего, руководящего, просвещающего Москву, знатока и пропагандиста.
Перед каждым холстом он читал лекцию о той или другой Парижской знаменитости, и доминирующей идеей была ex occidente lux.
Перед холстами художников крайнего течения молодежь стояла разинув рты, похожая на эскимосов, слушающих граммофон.